WebAmur, 41 - 8 января 2013 00:48

ПЕСНЯ КОМАНДИРОВОЧНОГО
Всего один мотив
Доносит с корабля;
Один аккредитив —
На двадцать два рубля.
А жить еще две недели,
Работы – на восемь лет, —
Но я докажу на деле,
На что способен аскет!
Дежурная по этажу
Грозилась мне на днях, —
В гостиницу вхожу
Бесшумно – на руках.
А жить еще две недели,
Работы – на восемь лет, —
Но я докажу на деле,
На что способен аскет!
В столовой номер два
Всегда стоит кефир;
И мыслей полна голова,
И все – про загробный мир.
А жить еще две недели,
Работы – на восемь лет, —
Но я докажу на деле,
На что способен аскет!
Одну в кафе позвал, —
Увы, романа нет, —
Поел – и побежал,
Как будто в туалет.
А жить еще две недели,
Работы – на восемь лет, —
Но я докажу на деле,
На что способен аскет!
А пляжи все полны
Пленительнейших вдов, —
Но стыдно снять штаны:
Ведь я здесь с холодов.
А жить еще две недели,
Работы – на восемь лет, —
Но я докажу на деле,
На что способен аскет!
О проклятый Афон! —
Влюбился, словно тля, —
Беру последний фонд —
Все двадцать два рубля.
Пленительна, стройна, —
Все деньги на проезд,
Наверное, она
Сегодня же проест.
А жить еще две недели,
Работы – на восемь лет, —
Но я докажу на деле,
На что способен… скелет!
1968
Я УЕХАЛ В МАГАДАН
Ты думаешь, что мне – не по годам
Я очень редко раскрываю душу, —
Я расскажу тебе про Магадан —
Слушай!
Как я видел Нагайскую бухту
да тракты, —
Улетел я туда не с бухты—
барахты.
Однажды я уехал в Магадан —
Я от себя бежал как от чахотки.
Я сразу там напился вдрабадан
Водки!
Но я видел Нагайскую бухту
да тракты, —
Улетел я туда не с бухты—
барахты.
За мной летели слухи по следам,
Опережая самолет и вьюгу, —
Я все-таки уехал в Магадан
К другу!
И я видел Нагайскую бухту
да тракты, —
Улетел я туда не с бухты—
барахты.
Я повода врагам своим не дал —
Не взрезал вены, не порвал аорту, —
Я взял да как уехал в Магадан,
К черту!
Я увидел Нагайскую бухту
да тракты, —
Улетел я туда не с бухты—
барахты.
Я, правда, здесь оставил много дам, —
Писали мне: «Все ваши дамы биты!» —
Ну что ж – а я уехал в Магадан, —
Квиты!
И я видел Нагайскую бухту
да тракты, —
Улетел я туда не с бухты—
барахты.
Когда подходит дело к холодам, —
Пусть это далеко, да и накладно, —
Могу уехать к другу в Магадан —
Ладно!
Ты не видел Нагайскую бухту —
дурак ты!
Улетел я туда не с бухты—
барахты.
1968
* * *
Жил-был добрый дурачина-простофиля.
Куда только его черти не носили!
Но однажды, как назло,
Повезло —
И в совсем чужое царство занесло.
Слезы градом – так и надо
Простофиле:
Не усаживайся задом
На кобыле,
Ду-ра-чи-на!
Посреди большого поля – глядь – три стула, —
Дурачину в область печени кольнуло, —
Сверху – надпись: «Для гостей»,
«Для князей»,
А на третьем – «Стул для царских кровей».
Вот на первый стул уселся
Простофиля,
Потому что он у сердца
Обессилел,
Ду-ра-чи-на!
Только к стулу примостился дурачина
Сразу слуги принесли хмельные вина,
Дурачина ощутил
Много сил —
Элегантно ел, кутил и шутил.
Погляди-ка, поглазей —
В буйной силе
Взлез на стул для князей
Простофиля,
Ду-ра-чи-на!
И сейчас же бывший добрый дурачина
Ощутил, что он – ответственный мужчина, —
Стал советы отдавать,
Крикнул рать,
И почти уже решил воевать.
Дальше – больше руки грей,
Ежли в силе! —
Взлез на стул для королей
Простофиля,
Ду-ра-чи-на!
Сразу руки потянулися к печати,
Сразу топать стал ногами и кричати:
«Будь ты князь, будь ты хоть
Сам господь —
Вот возьму и прикажу запороть!»
Если б люди в сей момент
Рядом были —
Не сказали б комплимент
Простофиле,
Ду-ра-чи-не!
Но был добрый этот самый простофиля —
Захотел издать Указ про изобилье…
Только стул подобных дел
Не терпел:
Как тряхнет – и, ясно, тот не усидел…
И очнулся добрый малый
Простофиля
У себя на сеновале
В чем родили, —
Ду-ра-чи-на!
1968
* * *
Красивых любят чаще и прилежней,
Веселых любят меньше, но быстрей, —
И молчаливых любят, только реже,
Зато уж если любят, то сильней.
Не кричи нежных слов, не кричи,
До поры подержи их в неволе, —
Пусть кричат пароходы в ночи,
Ну а ты промолчи, помолчи, —
Поспешишь – и ищи ветра в поле.
Она читает грустные романы, —
Ну пусть сравнит, и ты доверься ей, —
Ведь появились черные тюльпаны —
Чтобы казались белые белей.
Не кричи нежных слов, не кричи,
До поры подержи их в неволе, —
Пусть поэты кричат и грачи,
Ну а ты помолчи, промолчи, —
Поспешишь – и ищи ветра в поле.
Слова бегут, им тесно – ну и что же! —
Ты никогда не бойся опоздать.
Их много – слов, но все же если можешь —
Скажи, когда не можешь не сказать.
Но не кричи этих слов, не кричи,
До поры подержи их в неволе, —
Пусть кричат пароходы в ночи…
Замолчи, промолчи, помолчи, —
Поспешишь – и ищи ветра в поле.
1968
* * *
Вот и разошлись пути-дороги вдруг:
Один – на север, другой – на запад,
Грустно мне, когда уходит друг
Внезапно, внезапно.
Ушел, – невелика потеря
Для многих людей.
Не знаю, как другие, а я верю,
Верю в друзей.
Наступило время неудач,
Следы и души заносит вьюга,
Все из рук вон плохо – плачь не плачь, —
Нет друга, нет друга.
Ушел, – невелика потеря
Для многих людей.
Не знаю, как другие, а я верю,
Верю в друзей.
А когда вернется друг назад
И скажет: «Ссора была ошибкой»,
Бросим на минувшее мы взгляд,
С улыбкой, с улыбкой.
Ушло, – невелика потеря
Для многих людей…
Не знаю, как другие, а я верю,
Верю в друзей.
1968
ДВЕ ПЕСНИ ОБ ОДНОМ ВОЗДУШНОМ БОЕ
I. Песня летчика
Их восемь – нас двое, – расклад перед боем
Не наш, но мы будем играть!
Сережа, держись! Нам не светит с тобою,
Но козыри надо равнять.
Я этот небесный квадрат не покину —
Мне цифры сейчас не важны:
Сегодня мой друг защищает мне спину,
А значит – и шансы равны.
Мне в хвост вышел «мессер», но вот задымил он,
Надсадно завыли винты, —
Им даже не надо крестов на могилы —
Сойдут и на крыльях кр�

МОСКВА – ОДЕССА
В который раз лечу Москва – Одесса, —
Опять не выпускают самолет.
А вот прошла вся в синем стюардесса как принцесса —
Надежная, как весь гражданский флот.
Над Мурманском – ни туч, ни облаков,
И хоть сейчас лети до Ашхабада,
Открыты Киев, Харьков, Кишинев,
И Львов открыт, – но мне туда не надо!
Сказали мне: «Сегодня не надейся —
Не стоит уповать на небеса!»
И вот опять дают задержку рейса на Одессу:
Теперь – обледенела полоса.
А в Ленинграде – с крыши потекло, —
И что мне не лететь до Ленинграда?!
В Тбилиси – там все ясно, там тепло,
Там чай растет, – но мне туда не надо!
Я слышу: ростовчане вылетают, —
А мне в Одессу надо позарез!
Но надо мне туда, куда меня не принимают, —
И потому откладывают рейс.
Мне надо – где сугробы намело,
Где завтра ожидают снегопада!..
А где-нибудь все ясно и светло —
Там хорошо, – но мне туда не надо!
Отсюда не пускают, а туда не принимают, —
Несправедливо – грустно мне, – но вот
Нас на посадку скучно стюардесса приглашает,
Доступная, как весь гражданский флот.
Открыли самый дальний закуток,
В который не заманят и награды,
Открыт закрытый порт Владивосток,
Париж открыт, – но мне туда не надо!
Взлетим мы, распогодится – теперь запреты снимут!
Напрягся лайнер, слышен визг турбин…
А я уже не верю ни во что – меня не примут, —
Опять найдется множество причин.
Мне надо – где метели и туман,
Где завтра ожидают снегопада!..
Открыли Лондон, Дели, Магадан —
Открыто все, – но мне туда не надо!
Я прав, хоть плачь, хоть смейся, —
но опять задержка рейса —
И нас обратно к прошлому ведет
Вся стройная, как «ТУ», та стюардесса – мисс Одесса,
Похожая на весь гражданский флот.
Опять дают задержку до восьми —
И граждане покорно засыпают…
Мне это надоело, черт возьми, —
И я лечу туда, где принимают!
1968
МАРШ АКВАЛАНГИСТОВ
Нас тянет на дно как балласты.
Мы цепки, легки как фаланги,
А ноги закованы в ласты,
А наши тела – в акваланги.
В пучину не просто полезли,
Сжимаем до судорог скулы,
Боимся кессонной болезни
И, может, немного – акулы.
Замучила жажда – воды бы!
Красиво здесь – все это сказки, —
Здесь лишь пучеглазые рыбы
Глядят удивленно нам в маски.
Понять ли лежащим в постели,
Изведать ли ищущим брода?!
Нам нужно добраться до цели,
Где третий наш без кислорода!
Мы плачем – пускай мы мужчины:
Застрял он в пещере кораллов, —
Как истинный рыцарь пучины,
Он умер с открытым забралом.
Пусть рок оказался живучей, —
Он сделал что мог и что должен.
Победу отпраздновал случай, —
Ну что же, мы завтра продолжим!
1968
* * *
«На стол колоду, господа, —
Крапленая колода!
Он подменил ее». – «Когда?»
«Барон, вы пили воду…
Валет наколот, так и есть!
Барон, ваш долг погашен!
Вы проходимец, ваша честь, —
И я к услугам вашим!
Что? Я не слышу ваш апарт…
О нет, так не годится!»
… А в это время Бонапарт
Переходил границу.
«Закончить не смогли вы кон —
Верните бриллианты!
А вы, барон, и вы, виконт,
Пожалте в секунданты!
Ответьте, если я не прав, —
Но наперед все лживо!
Итак, оружье ваше, граф?!
За вами выбор – живо!
Вы не получите инфаркт,
Вам не попасть в больницу!»
… А в это время Бонапарт
Переходил границу.
«Да полно, назначаю сам:
На шпагах, пистолетах…
Хотя сподручней было б вам —
На дамских амулетах.
Кинжал… – ах, если б вы смогли!.. —
Я дрался им в походах!
Но вы б, конечно, предпочли —
На шулерских колодах!
Вам скоро будет не до карт —
Вам предстоит сразиться!»
… А в это время Бонапарт
Переходил границу.
«Не поднимайте, ничего, —
Я встану сам, сумею!
Я снова вызову его,
Пусть даже протрезвею.
Барон, молчать! Виконт, не хнычь!
Плевать, что тьма народу!
Пусть он расскажет, старый хрыч,
Чем он крапил колоду!
Когда откроет тайну карт —
Дуэль не состоится!»
… А в это время Бонапарт
Переходил границу.
«А коль откажется сказать —
Клянусь своей главою:
Графиню можете считать
Сегодня же вдовою.
И хоть я шуток не терплю,
Но я могу взбеситься, —
Тогда я графу прострелю,
Экскьюз ми, ягодицу!»
Стоял июль, а может – март…
Летели с юга птицы…
А в это время Бонапарт
Переходил границу.
…«Ах, граф, прошу меня простить —
Я вел себя бестактно, —
Я в долг хотел у вас просить,
Но не решился как-то.
Хотел просить наедине —
Мне на людях неловко —
И вот пришлось затеять мне
Дебош и потасовку.
О да, я выпил целый штоф —
И сразу вышел червой…
Дурак?! Вот как! Что ж, я готов!
Итак, ваш выстрел первый…»
Стоял весенний месяц март
Летели с юга птицы…
А в это время Бонапарт
Переходил границу.
1968
* * *
Сколько чудес за туманами кроется —
Ни подойти, ни увидеть, ни взять, —
Дважды пытались, но бог любит троицу —
Глупо опять поворачивать вспять.
Выучи намертво, не забывай
И повторяй как заклинанье:
«Не потеряй веру в тумане,
Да и себя не потеряй!»
Было когда-то – тревожили беды нас, —
Многих туман укрывал от врагов.
Нынче, туман, не нужна твоя преданность —
Хватит тайгу запирать на засов!
Выучи намертво, не забывай
И повторяй как заклинанье:
«Не потеряй веру в тумане,
Да и себя не потеряй!»
Тайной покрыто, молчанием сколото —
Заколдовала природа-шаман.
Черное золото, белое золото
Сторож седой охраняет – туман.
Только ты выучи, не забывай
И повторяй как заклинанье:
«Не потеряй веру в тумане,
Да и себя не потеряй!»
Что же выходит – и пробовать нечего,
Перед туманом ничто человек?
Но от тепла, от тепла человечьего
Даже туман поднимается вверх!
Выучи, вызубри, не забывай
И повторяй как заклинанье:
«Не потеряй веру в тумане,
Да и себя не потеряй!»
1968
ПЕСНЯ КОМАНДИРОВОЧНОГО
Всего один мотив
Доносит с корабля;
Один аккредитив —
На двадцать два рубля.
А жить еще две недели,
Работы – на восемь лет, —
Но я докажу на деле,
На что способен аскет!
Дежурная по этажу
Грозилась мне на днях, —
В гостиницу вхожу
Бесшумно – на рук

НЕВИДИМКА
Сижу ли я, пишу ли я, пью кофе или чай,
Приходит ли знакомая блондинка, —
Я чувствую, что на меня глядит соглядатай,
Но только не простой, а – невидимка.
Иногда срываюсь с места
Будто тронутый я,
До сих пор моя невеста —
Мной не тронутая!
Про погоду мы с невестой
Ночью диспуты ведем,
Ну а что другое если —
Мы стесняемся при ём.
Обидно мне,
Досадно мне, —
Ну ладно!
Однажды выпиваю – да и кто сейчас не пьет! —
Нейдет она: как рюмка – так в отрыжку, —
Я чувствую – сидит, подлец, и выпитому счет
Ведет в свою невидимую книжку.
Иногда срываюсь с места
Как напудренный я,
До сих пор моя невеста —
Целомудренная!
Про погоду мы с невестой
Ночью диспуты ведем,
Ну а что другое если —
Мы стесняемся при ём.
Обидно мне,
Досадно мне, —
Ну ладно!
Я дергался, я нервничал – на выдумки пошел:
Вот лягу спать и подымаю храп; ну,
Коньяк открытый ставлю и – закусочки на стол, —
Вот сядет он – тут я его и хапну!
Иногда срываюсь с места
Будто тронутый я,
До сих пор моя невеста —
Мной не тронутая!
Про погоду мы с невестой
Ночью диспуты ведем,
Ну а что другое если —
Мы стесняемся при ём.
Обидно мне,
Досадно мне, —
Ну ладно!
К тому ж он мне вредит, – да вот не дале как вчера
Поймаю, так убью его на месте! —
Сижу, а мой партнер подряд играет «мизера»,
А у меня «гора» – три тыщи двести!
Побледнев, срываюсь с места
Как напудренный я,
До сих пор моя невеста —
Целомудренная!
Про погоду мы с невестой
Ночью диспуты ведем,
Ну а что другое если —
Мы стесняемся при ём.
Обидно мне,
Досадно мне, —
Ну ладно!
А вот он мне недавно на работу написал
Чудовищно тупую анонимку, —
Начальник прочитал, мне показал, – а я узнал
По почерку – родную невидимку.
Оказалась невидимкой —
Нет, не тронутый я —
Эта самая блондинка,
Мной не тронутая!
Эта самая блондинка…
У меня весь лоб горит!
Я спросил: «Зачем ты, Нинка?»
«Чтоб женился», – говорит.
Обидно мне,
Досадно мне, —
Ну ладно!
1967
ПЕСНЯ ПРО ПЛОТНИКА ИОСИФА, ДЕВУ МАРИЮ, СВЯТОГО ДУХА И НЕПОРОЧНОЕ ЗАЧАТЬЕ
Возвращаюся с работы,
Рашпиль ставлю у стены, —
Вдруг в окно порхает кто-то
Из постели от жены!
Я, конечно, вопрошаю:
«Кто такой?»
А она мне отвечает:
«Дух Святой!»
Ох, я встречу того Духа —
Ох, отмечу его в ухо!
Дух он тоже Духу рознь:
Коль Святой – так Машку брось!
Хочь ты – кровь голубая,
Хочь ты – белая кость, —
Вот родится Он, и знаю —
Не пожалует Христос!
Машка – вредная натура —
Так и лезет на скандал, —
Разобиделася, дура:
Вроде, значит, помешал!
Я сперва-сначала с лаской:
То да сё…
А она – к стене с опаской:
«Нет, и всё!»
Я тогда цежу сквозь зубы,
Но уже, конечно, грубо:
«Хочь он возрастом и древний,
Хочь годов ему тыщ шесть, —
У него в любой деревне
Две-три бабы точно есть!»
Я – к Марии с предложеньем, —
Я на выдумки мастак! —
Мол, в другое воскресенье
Ты, Мария, сделай так:
Я потопаю под утро —
Мол, пошел, —
А ты прими его как будто,
Хорошо?
Ты накрой его периной —
И запой, – тут я с дубиной!
Он – крылом, а я – колом,
Он – псалом, а я – кайлом!
Тут, конечно, он сдается —
Честь Марии спасена, —
Потому что, мне сдается,
Этот Ангел – Сатана!
… Вот влетаю с криком, с древом,
Весь в надежде на испуг…
Машка плачет. «Машка, где он?»
«Улетел, желанный Дух!»
«Как же это, я не знаю,
Как успел?»
«Да вот так вот, – отвечает, —
Улетел!
Он псалом мне прочитал
И крылом пощекотал…»
«Ты шутить с живым-то мужем!
Ах ты скверная жена!..»
Я взмахнул своим оружьем…
Смейся, смейся, Сатана!
1967
ДАЙТЕ СОБАКАМ МЯСА
Дайте собакам мяса —
Может, они подерутся.
Дайте похмельным кваса —
Авось они перебьются.
Чтоб не жиреть воронам,
Ставьте побольше пугал.
Чтобы любить, влюбленным
Дайте укромный угол.
В землю бросайте зерна —
Может, появятся всходы.
Ладно, я буду покорным —
Дайте же мне свободу!
Псам мясные ошметки
Дали – а псы не подрались.
Дали пьяницам водки —
А они отказались.
Люди ворон пугают —
А воронье не боится.
Пары соединяют —
А им бы разъединиться.
Лили на землю воду —
Нету колосьев, – чудо!
Мне вчера дали свободу —
Что я с ней делать буду?!
1967
МОЯ ЦЫГАНСКАЯ
В сон мне – желтые огни,
И хриплю во сне я:
«Повремени, повремени —
Утро мудренее!»
Но и утром всё не так,
Нет того веселья:
Или куришь натощак,
Или пьешь с похмелья.
В кабаках – зеленый штоф,
Белые салфетки, —
Рай для нищих и шутов,
Мне ж – как птице в клетке.
В церкви – смрад и полумрак,
Дьяки курят ладан…
Нет, и в церкви всё не так,
Всё не так, как надо!
Я – на гору впопыхах,
Чтоб чего не вышло, —
На горе стоит ольха,
Под горою – вишня.
Хоть бы склон увить плющом —
Мне б и то отрада,
Хоть бы что-нибудь еще…
Всё не так, как надо!
Я – по полю вдоль реки:
Света – тьма, нет Бога!
В чистом поле – васильки,
Дальняя дорога.
Вдоль дороги – лес густой
С бабами-ягами,
А в конце дороги той —
Плаха с топорами.
Где-то кони пляшут в такт,
Нехотя и плавно.
Вдоль дороги всё не так,
А в конце – подавно.
И ни церковь, ни кабак —
Ничего не свято!
Нет, ребята, всё не так!
Всё не так, ребята…
Зима 1967/68
МОСКВА – ОДЕССА
В который раз лечу Москва – Одесса, —
Опять не выпускают самолет.
А вот прошла вся в синем стюардесса как принцесса —
Надежная, как весь гражданский флот.
Над Мурманском – ни туч, ни облаков,
И хоть сейчас лети до Ашхабада,
Открыты Киев, Харьков, Кишинев,
И Львов открыт, – но мне туда не надо!
Сказали мне: «Сегодня не надейся —
Не стоит уповать на небеса!»
И вот опять дают задержку рейса на Одессу:
Теперь – обледенела полоса.
А в Ленинграде – с крыши потекло, —
И что мне не лететь до Ленинграда?!
В Тбилиси – там все ясно, там тепло,
Там чай растет, – но мне туда не надо!
Я слышу: ростовчане вылетают, —
А мне в Одессу надо позарез!
Но надо мне туда, куда меня не принимают, —
И потому откладывают рейс.
Мне надо – где сугробы намело,
Где завтра ожидают снегоп

СПАСИТЕ НАШИ ДУШИ
Уходим под воду
В нейтральной воде.
Мы можем по году
Плевать на погоду, —
А если накроют —
Локаторы взвоют
О нашей беде.
Спасите наши души!
Мы бредим от удушья.
Спасите наши души!
Спешите к нам!
Услышьте нас на суше —
Наш SOS все глуше, глуше, —
И ужас режет души
Напополам…
И рвутся аорты,
Но наверх – не сметь!
Там слева по борту,
Там справа по борту,
Там прямо по ходу —
Мешает проходу
Рогатая смерть!
Спасите наши души!
Мы бредим от удушья.
Спасите наши души!
Спешите к нам!
Услышьте нас на суше —
Наш SOS все глуше, глуше, —
И ужас режет души
Напополам…
Но здесь мы – на воле, —
Ведь это наш мир!
Свихнулись мы, что ли, —
Всплывать в минном поле!
«А ну, без истерик!
Мы врежемся в берег», —
Сказал командир.
Спасите наши души!
Мы бредим от удушья.
Спасите наши души!
Спешите к нам!
Услышьте нас на суше —
Наш SOS все глуше, глуше, —
И ужас режет души
Напополам…
Всплывем на рассвете —
Приказ есть приказ!
Погибнуть во цвете
Уж лучше при свете!
Наш путь не отмечен…
Нам нечем… Нам нечем!..
Но помните нас!
Спасите наши души!
Мы бредим от удушья.
Спасите наши души!
Спешите к нам!
Услышьте нас на суше —
Наш SOS все глуше, глуше, —
И ужас режет души
Напополам…
Вот вышли наверх мы.
Но выхода нет!
Вот – полный на верфи!
Натянуты нервы.
Конец всем печалям,
Концам и началам —
Мы рвемся к причалам
Заместо торпед!
Спасите наши души!
Мы бредим от удушья.
Спасите наши души!
Спешите к нам!
Услышьте нас на суше —
Наш SOS все глуше, глуше, —
И ужас режет души
Напополам…
Спасите наши души!
Спасите наши души…
1967
ДОМ ХРУСТАЛЬНЫЙ
Если я богат, как царь морской,
Крикни только мне: «Лови блесну!» —
Мир подводный и надводный свой,
Не задумываясь, выплесну!
Дом хрустальный на горе – для нее,
Сам, как пес бы, так и рос – в цепи.
Родники мои серебряные,
Золотые мои россыпи!
Если беден я, как пес – один,
И в дому моем – шаром кати, —
Ведь поможешь ты мне, господи,
Не позволишь жизнь скомкати!
Дом хрустальный на горе – для нее,
Сам, как пес бы, так и рос – в цепи.
Родники мои серебряные,
Золотые мои россыпи!
Не сравнил бы я любую с тобой —
Хоть казни меня, расстреливай.
Посмотри, как я любуюсь тобой, —
Как мадонной Рафаэлевой!
Дом хрустальный на горе – для нее,
Сам, как пес бы, так и рос – в цепи.
Родники мои серебряные,
Золотые мои россыпи!
1967
* * *
Он был хирургом, даже «нейро»,
Хотя и путал мили с га,
На съезде в Рио-де-Жанейро
Пред ним все были мелюзга.
Всех, кому уже жить не светило,
Превращал он в нормальных людей.
Но огромное это светило,
К сожалению, было еврей.
В науке он привык бороться.
И за скачком – всегда скачок!
Он одному первопроходцу
Поставил новый мозжечок.
Всех, кому уже жить не светило,
Превращал он в нормальных людей.
Но огромное это светило,
К сожалению, было еврей.
1967
* * *
Мао Цзэдун —
большой шалун —
Он до сих пор не прочь кого-нибудь потискать, —
Заметив слабину,
меняет враз жену, —
И вот недавно докатился до артистки.
Он маху дал —
он похудал:
У ней открылся темперамент слишком бурный, —
Не баба – зверь, —
она теперь
Вершит делами революции культурной.
А ну-ка встань, Цин Цзянь,
а ну талмуд достань, —
Уже трепещут мужнины враги!
Уже видать концы —
жена Лю Шаоци
Сломала две свои собачие ноги.
А кто не чтит цитат,
тот – ренегат и гад, —
Тому на задницы наклеим дацзыбао!
Кто с Мао вступит в спор,
тому дадут отпор
Его супруга вместе с другом Линем Бяо.
А кто не верит нам,
тот – негодяй и хам,
А кто не верит нам, тот – прихвостень и плакса.
Марксизм для нас – азы,
ведь Маркс не плыл в Янцзы, —
Китаец Мао раздолбал еврея Маркса!
1967
* * *
От скушных шабашей
Смертельно уставши,
Две ведьмы идут и беседу ведут:
«Ну что ты, брат-ведьма,
Пойтить посмотреть бы,
Как в городе наши живут!
Как все изменилось!
Уже развалилось
Подножие Лысой горы.
И молодцы вроде
Давно не заходят —
Остались одни упыри…»
Спросил у них леший:
«Вы камо грядеши?»
«Намылились в город – у нас ведь тоска».
«Ах, гнусные бабы!
Да взяли хотя бы
С собою меня, старика».
Ругая друг дружку,
Взошли на опушку.
Навстречу попался им враг-вурдалак.
Он скверно ругался,
Он к им увязался,
Кричал, будто знает, что как.
Те к лешему: как он?
«Возьмем вурдалака!
Но кровь не сосать и прилично вести!
Тот малость покрякал,
Клыки свои спрятал —
Красавчиком стал, – хочь крести.
Освоились быстро, —
Под видом туристов
Поели-попили в кафе «Гранд-отель».
Но леший поганил
Своими ногами —
И их попросили оттель.
Пока леший брился,
Упырь испарился, —
И леший доверчивость проклял свою.
И ведьмы пошлялись —
И тоже смотались,
Освоившись в этом раю.
И наверняка ведь
Прельстили бега ведьм:
Там много орут, и азарт на бегах, —
И там проиграли
Ни много ни мало —
Три тысячи в новых деньгах.
Намокший, поблекший,
Насупился леший,
Но вспомнил, что здесь его друг, домовой, —
Он начал стучаться:
«Где друг, домочадцы?!»
А те отвечают: «Запой».
Пока ведьмы выли
И все просадили,
Пока леший пил-надирался в кафе, —
Найдя себе вдовушку,
Выпив ей кровушку,
Спал вурдалак на софе.
1967
НЕВИДИМКА
Сижу ли я, пишу ли я, пью кофе или чай,
Приходит ли знакомая блондинка, —
Я чувствую, что на меня глядит соглядатай,
Но только не простой, а – невидимка.
Иногда срываюсь с места
Будто тронутый я,
До сих пор моя невеста —
Мной не тронутая!
Про погоду мы с невестой
Ночью диспуты ведем,
Ну а что другое если —
Мы стесняемся при ём.
Обидно мне,
Досадно мне, —
Ну ладно!
Однажды выпиваю – да и кто сейчас не пьет! —
Нейдет она: как рюмка – так в отрыжку, —
Я чувствую – сидит, подлец, и выпитому счет
Ведет в свою невидимую книжку.
Иногда срываюсь с места
Как напудренный я,
До сих пор моя невеста —
Целомудренная!
Про погоду мы с невестой
Ночью диспуты ведем,
Ну а что другое если —
Мы стесняемся пр

ЛУКОМОРЬЯ БОЛЬШЕ НЕТ
Антисказка
Лукоморья больше нет,
От дубов простыл и след, —
Дуб годится на паркет —
так ведь нет:
Выходили из избы
Здоровенные жлобы —
Порубили все дубы
на гробы.
Ты уймись, уймись, тоска,
У меня в груди!
Это – только присказка,
Сказка – впереди.
Распрекрасно жить в домах
На куриных на ногах,
Но явился всем на страх
вертопрах, —
Добрый молодец он был —
Бабку Ведьму подпоил,
Ратный подвиг совершил,
дом спалил.
Тридцать три богатыря
Порешили, что зазря
Берегли они царя
и моря, —
Кажный взял себе надел —
Кур завел – и в ём сидел,
Охраняя свой удел
не у дел.
Ободрав зеленый дуб,
Дядька ихний сделал сруб,
С окружающими туп
стал и груб, —
И ругался день-деньской
Бывший дядька их морской,
Хоть имел участок свой
под Москвой.
Здесь и вправду ходит Кот, —
Как направо – так поет,
Как налево – так загнет
анекдот, —
Но, ученый сукин сын,
Цепь златую снес в торгсин
И на выручку – один —
в магазин.
Как-то раз за божий дар
Получил он гонорар, —
В Лукоморье перегар —
на гектар!
Но хватил его удар, —
Чтоб избегнуть божьих кар,
Кот диктует про татар
мемуар.
И Русалка – вот дела! —
Честь недолго берегла —
И однажды, как смогла,
родила, —
Тридцать три же мужука
Не желают знать сынка, —
Пусть считается пока —
сын полка.
Как-то раз один Колдун —
Врун, болтун и хохотун —
Предложил ей как знаток
дамских струн:
Мол, Русалка, все пойму
И с дитем тебя возьму, —
И пошла она к ему
как в тюрьму.
Бородатый Черномор —
Лукоморский первый вор —
Он давно Людмилу спер, —
ох, хитер!
Ловко пользуется, тать,
Тем, что может он летать:
Зазеваешься – он хвать! —
и тикать.
А коверный самолет
Сдан в музей в запрошлый год —
Любознательный народ
так и прет!
Без опаски старый хрыч
Баб ворует, хнычь не хнычь, —
Ох, скорей ему накличь
паралич!
Нету мочи, нету сил, —
Леший как-то недопил —
Лешачиху свою бил
и вопил:
«Дай рубля, прибью а то, —
Я добытчик али кто?!
А не дашь – тады пропью
долото!»
«Я ли ягод не носил?! —
Снова Леший голосил.—
А коры по скольку кил
приносил!
Надрывался – издаля,
Всё твоей забавы для, —
Ты ж жалеешь мне рубля —
ах ты тля!»
И невиданных зверей,
Дичи всякой – нету ей:
Понаехало за ей
егерей…
В общем, значит, не секрет:
Лукоморья больше нет, —
Всё, про что писал поэт.
это – бред.
Ты уймись, уймись, тоска, —
Душу мне не рань!
Раз уж это присказка —
Значит, сказка – дрянь.
1967
СКАЗКА О НЕСЧАСТНЫХ СКАЗОЧНЫХ ПЕРСОНАЖАХ
На краю края земли, где небо ясное
Как бы вроде даже сходит за кордон,
На горе стояло здание ужасное.
Издаля напоминавшее ООН.
Все сверкает как зарница —
Красота, – но только вот
В этом здании царица
В заточении живет.
И Кощей Бессмертный грубую животную
Это здание поставил охранять, —
Но по-своему несчастное и кроткое,
Может, было то животное – как знать!
От большой тоски по маме
Вечно чудище в слезах, —
Ведь оно с семью главами,
О пятнадцати глазах.
Сам Кощей (он мог бы раньше – врукопашную)
От любви к царице высох и увял —
Стал по-своему несчастным старикашкою, —
Ну а зверь – его к царице не пускал.
«Пропусти меня, чего там,
Я ж от страсти трепещу!..»
«Хочь снимай меня с работы —
Ни за что не пропущу!»
Добрый молодец Иван решил попасть туда:
Мол, видали мы кощеев, так-растак!
Он все время: где чего – так сразу шасть туда, —
Он по-своему несчастный был – дурак!
То ли выпь захохотала,
То ли филин заикал, —
На душе тоскливо стало
У Ивана-дурака.
Началися его подвиги напрасные,
С баб-ягами никчемушная борьба, —
Тоже ведь она по-своему несчастная —
Эта самая лесная голытьба.
Сколько ведьмочков пришипнул! —
Двух молоденьких, в соку, —
Как увидел утром – всхлипнул:
Жалко стало дураку!
Но, однако же, приблизился, дремотное
Состоянье превозмог свое Иван, —
В уголку лежало бедное животное,
Все главы свои склонившее в фонтан.
Тут Иван к нему сигает —
Рубит головы спеша, —
И к Кощею подступает,
Кладенцом своим маша.
И грозит он старику двухтыщелетнему:
«Щас, – говорит, – бороду-то мигом обстригу!
Так умри ты, сгинь, Кощей!» А тот в ответ ему:
«Я бы – рад, но я бессмертный – не могу!»
Но Иван себя не помнит:
«Ах ты, гнусный фабрикант!
Вон настроил сколько комнат, —
Девку спрятал, интриган!
Я закончу дело, взявши обязательство!..» —
И от этих-то неслыханных речей
Умер сам Кощей, без всякого вмешательства, —
Он неграмотный, отсталый был Кощей.
А Иван, от гнева красный, —
Пнул Кощея, плюнул в пол —
И к по-своему несчастной
Бедной узнице взошел!..
1967
СПАСИТЕ НАШИ ДУШИ
Уходим под воду
В нейтральной воде.
Мы можем по году
Плевать на погоду, —
А если накроют —
Локаторы взвоют
О нашей беде.
Спасите наши души!
Мы бредим от удушья.
Спасите наши души!
Спешите к нам!
Услышьте нас на суше —
Наш SOS все глуше, глуше, —
И ужас режет души
Напополам…
И рвутся аорты,
Но наверх – не сметь!
Там слева по борту,
Там справа по борту,
Там прямо по ходу —
Мешает проходу
Рогатая смерть!
Спасите наши души!
Мы бредим от удушья.
Спасите наши души!
Спешите к нам!
Услышьте нас на суше —
Наш SOS все глуше, глуше, —
И ужас режет души
Напополам…
Но здесь мы – на воле, —
Ведь это наш мир!
Свихнулись мы, что ли, —
Всплывать в минном поле!
«А ну, без истерик!
Мы врежемся в берег», —
Сказал командир.
Спасите наши души!
Мы бредим от удушья.
Спасите наши души!
Спешите к нам!
Услышьте нас на суше —
Наш SOS все глуше, глуше, —
И ужас режет души
Напополам…
Всплывем на рассвете —
Приказ есть приказ!
Погибнуть во цвете
Уж лучше при свете!
Наш путь не отмечен…
Нам нечем… Нам нечем!..
Но помните нас!
Спасите наши души!
Мы бредим от удушья.
Спасите наши души!
Спешите к нам!
Услышьте нас на суше —
Наш SOS все глуше, глуше, —
И ужас режет души
Напополам…
Вот вышли наверх мы.
Но выхода нет!
Вот – полный на верфи!
Натяну�

ОЙ, ГДЕ БЫЛ Я ВЧЕРА
Ой, где был я вчера – не найду, хоть убей!
Только помню, что стены – с обоями,
Помню – Клавка была, и подруга при ей, —
Целовался на кухне с обоими.
А наутро я встал —
Мне давай сообщать,
Что хозяйку ругал,
Всех хотел застращать,
Будто голым скакал,
Будто песни орал,
А отец, говорил,
У меня – генерал!
А потом рвал рубаху и бил себя в грудь,
Говорил, будто все меня продали,
И гостям, говорят, не давал продыхнуть —
Донимал их своими аккордами.
А потом кончил пить —
Потому что устал, —
Начал об пол крушить
Благородный хрусталь,
Лил на стены вино,
А кофейный сервиз,
Растворивши окно,
Взял да выбросил вниз.
И никто мне не мог даже слова сказать.
Но потом потихоньку оправились, —
Навалились гурьбой, стали руки вязать,
И в конце уже – все позабавились.
Кто – плевал мне в лицо,
А кто – водку лил в рот,
А какой-то танцор
Бил ногами в живот…
Молодая вдова,
Верность слову храня, —
Ведь живем однова —
Пожалела меня.
И бледнел я на кухне разбитым лицом,
Делал вид, что пошел на попятную.
«Развяжите, – кричал, – да и дело с концом!»
Развязали, – но вилки попрятали.
Тут вообще началось —
Не опишешь в словах, —
И откуда взялось
Столько силы в руках! —
Я как раненый зверь
Напоследок чудил:
Выбил окна и дверь
И балкон уронил.
Ой, где был я вчера – не найду днем с огнем!
Только помню, что стены – с обоями, —
И осталось лицо – и побои на нем, —
Ну куда теперь выйти с побоями!
… Если правда оно —
Ну хотя бы на треть, —
Остается одно:
Только лечь помереть!
Хорошо, что вдова
Все смогла пережить,
Пожалела меня —
И взяла к себе жить.
1967
ПЕСНЯ ПРО ПРАВОГО ИНСАЙДА
Мяч затаился в стриженой траве.
Секунда паузы на поле и в эфире…
Они играют по системе «дубль-ве», —
А нам плевать, у нас – «четыре-два-четыре».
Ох инсайд! Для него – что футбол, что балет,
И всегда он играет по правому краю, —
Справедливости в мире и на поле нет —
Потому я всегда только слева играю.
Мяч затаился в стриженой траве.
Секунда паузы на поле и в эфире…
Они играют по системе «дубль-ве», —
А нам плевать, у нас – «четыре-два-четыре».
Вот инсайд гол забил, получив точный пас.
Я хочу, чтоб он встретился мне на дороге, —
Не могу: меня тренер поставил в запас,
А ему сходят с рук перебитые ноги.
Мяч затаился в стриженой траве.
Секунда паузы на поле и в эфире…
Они играют по системе «дубль-ве», —
А нам плевать, у нас – «четыре-два-четыре».
Ничего! Я немножечко повременю,
И пускай не дают от команды квартиру —
Догоню, я сегодня его догоню, —
Пусть меня не заявят на первенство миру.
Мяч затаился в стриженой траве.
Секунда паузы на поле и в эфире…
Они играют по системе «дубль-ве», —
А нам плевать, у нас – «четыре-два-четыре».
Ничего! После матча его подожду —
И тогда побеседуем с ним без судьи мы, —
Пропаду, чует сердце мое – попаду
Со скамьи запасных на скамью подсудимых.
Мяч затаился в стриженой траве.
Секунда паузы на поле и в эфире…
Они играют по системе «дубль-ве», —
А нам плевать, у нас – «четыре-два-четыре».
1967
* * *
У нас вчера с позавчера
шла спокойная игра —
Козырей в колоде каждому хватало,
И сходились мы на том,
что, оставшись при своем,
Расходились, а потом – давай сначала!
Но вот явились к нам они – сказали «Здрасьте!».
Мы их не ждали, а они уже пришли…
А в колоде как-никак – четыре масти, —
Они давай хватать тузы и короли!
И пошла у нас с утра
неудачная игра, —
Не мешайте и не хлопайте дверями!
И шерстят они нас в пух —
им успех, а нам испуг, —
Но тузы – они ведь бьются козырями!
А вот явились к нам они – сказали «Здрасьте!».
Мы их не ждали, а они уже пришли…
А в колоде как-никак – четыре масти, —
И им достались все тузы и короли!
Шла неравная игра —
одолели шулера, —
Карта прет им, ну а нам – пойду покличу!
Зубы щелкают у них —
видно, каждый хочет вмиг
Кончить дело – и начать делить добычу.
А вот явились к нам они – сказали «Здрасьте!».
Мы их не ждали, а они уже пришли…
А в колоде как-никак – четыре масти, —
И им достались все тузы и короли!
Только зря они шустры —
не сейчас конец игры!
Жаль, что вечер на дворе такой безлунный!..
Мы плетемся наугад,
нам фортуна кажет зад, —
Но ничего – мы рассчитаемся с фортуной!
И вот явились к нам они – сказали «Здрасьте!».
Мы их не ждали, а они уже пришли…
Но в колоде все равно – четыре масти, —
И нам достанутся тузы и короли!
1967
АИСТЫ
Небо этого дня —
ясное,
Но теперь в нем – броня
лязгает.
А по нашей земле —
гул стоит,
И деревья в смоле —
грустно им.
Дым и пепел встают
как кресты,
Гнезд по крышам не вьют
аисты.
Колос – в цвет янтаря, —
успеем ли?
Нет! Выходит, мы зря
сеяли.
Что ж там, цветом в янтарь,
светится?
Это в поле пожар
мечется.
Разбрелись все от бед
в стороны…
Певчих птиц больше нет —
вороны!
И деревья в пыли
к осени.
Те, что песни могли, —
бросили.
И любовь не для нас, —
верно ведь,
Что нужнее сейчас
ненависть?
Дым и пепел встают
как кресты,
Гнезд по крышам не вьют
аисты.
Лес шумит, как всегда,
кронами,
А земля и вода —
стонами.
Но нельзя без чудес —
аукает
Довоенными лес
звуками.
Побрели все от бед
на восток,
Певчих птиц больше нет, нет
аистов.
Воздух звуки хранит
разные,
Но теперь в нем – гремит,
лязгает.
Даже цокот копыт —
топотом,
Если кто закричит —
шепотом.
Побрели все от бед
на восток, —
И над крышами нет
аистов…
1967
ЛУКОМОРЬЯ БОЛЬШЕ НЕТ
Антисказка
Лукоморья больше нет,
От дубов простыл и след, —
Дуб годится на паркет —
так ведь нет:
Выходили из избы
Здоровенные жлобы —
Порубили все дубы
на гробы.
Ты уймись, уймись, тоска,
У меня в груди!
Это – только присказка,
Сказка – впереди.
Распрекрасно жить в домах
На куриных на ногах,
Но явился всем на страх
вертопрах, —
Добрый молодец он был —
Бабку Ведьму подпоил,
Ратный подвиг совершил,
дом спалил.
Тридцать три богатыря

ДВА ПИСЬМА
I
Здравствуй, Коля, милый мой, друг мой ненаглядный!
Во первых строках письма шлю тебе привет.
Вот вернешься ты, боюсь, занятой, нарядный —
Не заглянешь и домой, – сразу в сельсовет.
Как уехал ты – я в крик, – бабы прибежали.
«Ой, разлуки, – говорят, – ей не перенесть».
Так скучала за тобой, что меня держали, —
Хоть причина не скучать очень даже есть.
Тута Пашка приходил – кум твой окаянный, —
Еле-еле не далась – даже щас дрожу.
Он три дня уж, почитай, ходит злой и пьяный —
Перед тем как приставать, пьет для куражу.
Ты, болтают, получил премию большую;
Будто Борька, наш бугай, – первый чемпион…
К злыдню этому быку я тебя ревную
И люблю тебя сильней, нежели чем он.
Ты приснился мне во сне – пьяный, злой, угрюмый, —
Если думаешь чего – так не мучь себя:
С агрономом я прошлась, – только ты не думай —
Говорили мы весь час только про тебя.
Я-то ладно, а вот ты – страшно за тебя-то:
Тут недавно приезжал очень важный чин, —
Так в столице, говорит, всякие развраты,
Да и женщин, говорит, больше, чем мужчин.
Ты уж, Коля, там не пей – потерпи до дому, —
Дома можешь хоть чего: можешь – хоть в запой!
Мне не надо никого – даже агроному, —
Хоть культурный человек – не сравню с тобой.
Наш амбар в дожди течет – прохудился, верно, —
Без тебя невмоготу – кто создаст уют?!
Хоть какой, но приезжай – жду тебя безмерно!
Если можешь, напиши – что там продают.
1967
II
Не пиши мне про любовь – не поверю я:
Мне вот тут уже дела твои прошлые.
Слушай лучше: тут – с лавсаном материя, —
Если хочешь, я куплю – вещь хорошая.
Водки я пока не пил – ну ни стопочки!
Экономлю и не ем даже супу я, —
Потому что я куплю тебе кофточку,
Потому что я люблю тебя, глупая.
Был в балете, – мужики девок лапают.
Девки – все как на подбор – в белых тапочках.
Вот пишу, а слезы душат и капают:
Не давай себя хватать, моя лапочка!
Наш бугай – один из первых на выставке.
А сперва кричали – будто бракованный, —
Но очухались – и вот дали приз таки:
Весь в медалях он лежит, запакованный.
Председателю скажи, пусть избу мою
Кроют нынче же, и пусть травку выкосют, —
А не то я тёлок крыть – не подумаю:
Рекордсмена портить мне – на-кось, выкуси!
Пусть починют наш амбар – ведь не гнить зерну!
Будет Пашка приставать – с им как с предателем!
С агрономом не гуляй, – ноги выдерну, —
Можешь раза два пройтись с председателем.
До свидания, я – в ГУМ, за покупками:
Это – вроде наш лабаз, но – со стеклами…
Ты мне можешь надоесть с полушубками,
В сером платьице с узорами блеклыми.
… Тут стоит культурный парк по-над речкою,
В ём гуляю – и плюю только в урны я.
Но ты, конечно, не поймешь – там, за печкою, —
Потому – ты темнота некультурная.
1966
ПЕСНЯ О ВЕЩЕЙ КАССАНДРЕ
Долго Троя в положении осадном
Оставалась неприступною твердыней,
Но троянцы не поверили Кассандре, —
Троя, может быть, стояла б и поныне.
Без умолку безумная девица
Кричала: «Ясно вижу Трою павшей в прах!»
Но ясновидцев – впрочем, как и очевидцев —
Во все века сжигали люди на кострах.
И в ночь, когда из чрева лошади на Трою
Спустилась смерть, как и положено, крылата,
Над избиваемой безумною толпою
Кто-то крикнул: «Это ведьма виновата!»
Без умолку безумная девица
Кричала: «Ясно вижу Трою павшей в прах!»
Но ясновидцев – впрочем, как и очевидцев —
Во все века сжигали люди на кострах.
И в эту ночь, и в эту смерть, и в эту смуту,
Когда сбылись все предсказания на славу,
Толпа нашла бы подходящую минуту,
Чтоб учинить свою привычную расправу.
Без устали безумная девица
Кричала: «Ясно вижу Трою павшей в прах!»
Но ясновидцев – впрочем, как и очевидцев —
Во все века сжигали люди на кострах.
Конец простой – хоть не обычный, но досадный:
Какой-то грек нашел Кассандрину обитель, —
И начал пользоваться ей не как Кассандрой,
А как простой и ненасытный победитель.
Без умолку безумная девица
Кричала: «Ясно вижу Трою павшей в прах!»
Но ясновидцев – впрочем, как и очевидцев —
Во все века сжигали люди на кострах.
1967
СЛУЧАЙ НА ШАХТЕ
Сидели пили вразнобой
«Мадеру», «старку», «зверобой» —
И вдруг нас всех зовут в забой, до одного:
У нас – стахановец, гагановец,
Загладовец, – и надо ведь,
Чтоб завалило именно его.
Он – в прошлом младший офицер,
Его нам ставили в пример,
Он был как юный пионер – всегда готов, —
И вот он прямо с корабля
Пришел стране давать угля, —
А вот сегодня – наломал, как видно, дров.
Спустились в штрек, и бывший зэк —
Большого риска человек —
Сказал: «Беда для нас для всех, для всех одна:
Вот раскопаем – он опять
Начнет три нормы выполнять,
Начнет стране угля давать – и нам хана.
Так что, вы, братцы, – не стараться,
А поработаем с прохладцей —
Один за всех и все за одного».
… Служил он в Таллине при Сталине —
Теперь лежит заваленный, —
Нам жаль по-человечески его…
1967
ОЙ, ГДЕ БЫЛ Я ВЧЕРА
Ой, где был я вчера – не найду, хоть убей!
Только помню, что стены – с обоями,
Помню – Клавка была, и подруга при ей, —
Целовался на кухне с обоими.
А наутро я встал —
Мне давай сообщать,
Что хозяйку ругал,
Всех хотел застращать,
Будто голым скакал,
Будто песни орал,
А отец, говорил,
У меня – генерал!
А потом рвал рубаху и бил себя в грудь,
Говорил, будто все меня продали,
И гостям, говорят, не давал продыхнуть —
Донимал их своими аккордами.
А потом кончил пить —
Потому что устал, —
Начал об пол крушить
Благородный хрусталь,
Лил на стены вино,
А кофейный сервиз,
Растворивши окно,
Взял да выбросил вниз.
И никто мне не мог даже слова сказать.
Но потом потихоньку оправились, —
Навалились гурьбой, стали руки вязать,
И в конце уже – все позабавились.
Кто – плевал мне в лицо,
А кто – водку лил в рот,
А какой-то танцор
Бил ногами в живот…
Молодая вдова,
Верность слову храня, —
Ведь живем однова —
Пожалела меня.
И бледнел я на кухне разби

ПЕСЕНКА ПРО ЙОГОВ
Чем славится индийская культура?
Ну, скажем, – Шива – многорук, клыкаст…
Еще артиста знаем – Радж Капюра,
И касту йогов – странную из каст.
Говорят, что раньше йог
мог
Ни черта не брамши в рот —
год,—
А теперь они рекорд
бьют:
Всё едят и целый год
пьют!
А что же мы? И мы не хуже многих —
Мы тоже можем много выпивать, —
И бродят многочисленные йоги —
Их, правда, очень трудно распознать.
Очень много может йог
штук:
Вот один недавно лег
вдруг —
Третий день уже летит, —
стыд! —
Ну а йог себе лежит
спит.
Я знаю, что у них секретов много, —
Поговорить бы с йогом тет-на-тет, —
Ведь даже яд не действует на йога:
На яды у него иммунитет.
Под водой не дышит час —
раз,
Не обидчив на слова —
два,
Если чует, что старик
вдруг —
Скажет «стоп!», и в тот же миг —
труп!
Я попросил подвыпимшего йога
(Он бритвы, гвозди ел как колбасу):
«Послушай, друг, откройся мне – ей-бога,
С собой в могилу тайну унесу!»
Был ответ на мой вопрос
прост,
Но поссорились мы с ним
в дым, —
Я бы мог открыть ответ
тот,
Но йог велел хранить секрет,
вот…
ПЕСНЯ-СКАЗКА ПРО ДЖИННА
У вина достоинства, говорят, целебные, —
Я решил попробовать – бутылку взял, открыл…
Вдруг оттуда вылезло чтой-то непотребное:
Может быть, зеленый змий, а может – крокодил!
Если я чего решил – я выпью обязательно, —
Но к этим шуткам отношусь очень отрицательно!
А оно – зеленое, пахучее, противное —
Прыгало по комнате, ходило ходуном, —
А потом послышалось пенье заунывное —
И виденье оказалось грубым мужуком!
Если я чего решил – я выпью обязательно, —
Но к этим шуткам отношусь очень отрицательно!
Если б было у меня времени хотя бы час —
Я бы дворников позвал с мётлами, а тут
Вспомнил детский детектив – «Старика
Хоттабыча» —
И спросил: «Товарищ ибн, как тебя зовут?»
Если я чего решил – я выпью обязательно, —
Но к этим шуткам отношусь очень отрицательно!
«Так что хитрость, – говорю, – брось свою иудину —
Прямо, значит, отвечай: кто тебя послал,
Кто загнал тебя сюда, в винную посудину,
От кого скрывался ты и чего скрывал?»
Тут мужик поклоны бьет, отвечает вежливо:
«Я не вор, я не шпион, я вообще-то – дух, —
За свободу за мою – захотите ежли вы —
Изобью для вас любого, можно даже двух!»
Тут я понял: это – джинн, – он ведь может многое —
Он же может мне сказать «Враз озолочу!»…
«Ваше предложение, – говорю, – убогое.
Морды будем после бить – я вина хочу!
Ну а после – чудеса по такому случаю:
До небес дворец хочу – ты на то и бес!..»
А он мне: «Мы таким делам вовсе не обучены, —
Кроме мордобитиев – никаких чудес!»
«Врешь!» – кричу. «Шалишь!» – кричу. Но и дух —
в амбицию, —
Стукнул раз – специалист! – видно по нему.
Я, конечно, побежал – позвонил в милицию.
«Убивают, – говорю, – прямо на дому!»
Вот они подъехали – показали аспиду!
Супротив милиции он ничего не смог:
Вывели болезного, руки ему – за спину
И с размаху кинули в черный воронок.
… Что с ним стало? Может быть, он в тюряге мается, —
Чем в бутылке, лучше уж в Бутырке посидеть!
Ну а может, он теперь боксом занимается, —
Если будет выступать – я пойду смотреть!
1967
ПЕСНЯ О ВЕЩЕМ ОЛЕГЕ
Как ныне сбирается вещий Олег
Щита прибивать на ворота,
Как вдруг подбегает к нему человек —
И ну шепелявить чего-то.
«Эх, князь, – говорит ни с того ни с сего, —
Ведь примешь ты смерть от коня своего!»
Но только собрался идти он на вы —
Отмщать неразумным хазарам,
Как вдруг прибежали седые волхвы,
К тому же разя перегаром, —
И говорят ни с того ни с сего,
Что примет он смерть от коня своего.
«Да кто вы такие, откуда взялись?! —
Дружина взялась за нагайки.—
Напился, старик, – так пойди похмелись,
И неча рассказывать байки
И говорить ни с того ни с сего,
Что примет он смерть от коня своего!»
Ну, в общем, они не сносили голов, —
Шутить не могите с князьями! —
И долго дружина топтала волхвов
Своими гнедыми конями:
Ишь, говорят ни с того ни с сего,
Что примет он смерть от коня своего!
А вещий Олег свою линию гнул,
Да так, что никто и не пикнул, —
Он только однажды волхвов вспомянул,
И то – саркастически хмыкнул:
Ну надо ж болтать ни с того ни с сего,
Что примет он смерть от коня своего!
«А вот он, мой конь – на века опочил, —
Один только череп остался!..» —
Олег преспокойно стопу возложил —
И тут же на месте скончался:
Злая гадюка кусила его —
И принял он смерть от коня своего.
… Каждый волхвов покарать норовит, —
А нет бы – послушаться, правда?
Олег бы послушал – еще один щит
Прибил бы к вратам Цареграда.
Волхвы-то сказали с того и с сего,
Что примет он смерть от коня своего!
1967
ЗАРИСОВКА О ЛЕНИНГРАДЕ
В Ленинграде-городе
у Пяти Углов
Получил по морде
Саня Соколов:
Пел немузыкально,
скандалил, —
Ну и, значит, правильно,
что дали.
В Ленинграде-городе —
тишь да благодать!
Где шпана и воры где?
Просто не видать!
Не сравнить с Афинами —
прохладно,
Правда – шведы с финнами, —
ну ладно!
В Ленинграде-городе —
как везде, такси, —
Но не остановите —
даже не проси!
Если сильно водку пьешь
по пьянке —
Не захочешь, а дойдешь
к стоянке!
1967

СЛУЧАЙ В РЕСТОРАНЕ
В ресторане по стенкам висят тут и там —
«Три медведя», «Заколотый витязь»…
За столом одиноко сидит капитан.
«Разрешите?» – спросил я. «Садитесь!
… Закури!» – «Извините, “Казбек” не курю…»
«Ладно, выпей, – давай-ка посуду!..
Да пока принесут… Пей, кому говорю!
Будь здоров!» – «Обязательно буду!»
«Ну так что же, – сказал, захмелев, капитан, —
Водку пьешь ты красиво, однако.
А видал ты вблизи пулемет или танк?
А ходил ли ты, скажем, в атаку?
В сорок третьем под Курском я был старшиной, —
За моею спиной – такое…
Много всякого, брат, за моею спиной,
Чтоб жилось тебе, парень, спокойно!»
Он ругался и пил, он спросил про отца,
И кричал он, уставясь на блюдо:
«Я полжизни отдал за тебя, подлеца, —
А ты жизнь прожигаешь, иуда!
А винтовку тебе, а послать тебя в бой?!
А ты водку тут хлещешь со мною!..»
Я сидел как в окопе под Курской дугой —
Там, где был капитан старшиною.
Он все больше хмелел, я – за ним по пятам, —
Только в самом конце разговора
Я обидел его – я сказал: «Капитан,
Никогда ты не будешь майором!..»
1967
ПАРУС
Песня беспокойства
А у дельфина
Взрезано брюхо винтом!
Выстрела в спину
Не ожидает никто.
На батарее
Нету снарядов уже.
Надо быстрее
На вираже!
Парус! Порвали парус!
Каюсь! Каюсь! Каюсь!
Даже в дозоре
Можешь не встретить врага.
Это не горе —
Если болит нога.
Петли дверные
Многим скрипят, многим поют:
Кто вы такие?
Вас здесь не ждут!
Парус! Порвали парус!
Каюсь! Каюсь! Каюсь!
Многие лета —
Всем, кто поет во сне!
Все части света
Могут лежать на дне,
Все континенты
Могут гореть в огне, —
Только все это —
Не по мне!
Парус! Порвали парус!
Каюсь! Каюсь! Каюсь!
1967
ПАРОДИЯ НА ПЛОХОЙ ДЕТЕКТИВ
Опасаясь контрразведки,
избегая жизни светской,
Под английским псевдонимом «мистер Джон Ланкастер
Пек»,
Вечно в кожаных перчатках —
чтоб не делать отпечатков, —
Жил в гостинице «Советской» несоветский человек.
Джон Ланкастер в одиночку,
преимущественно ночью,
Щелкал носом – в ём был спрятан инфракрасный
объектив, —
А потом в нормальном свете
представало в черном цвете
То, что ценим мы и любим, чем гордится коллевтив.
Клуб на улице Нагорной —
стал общественной уборной,
Наш родной Центральный рынок – стал похож на грязный
склад,
Искаженный микропленкой,
ГУМ – стал маленькой избенкой,
И уж вспомнить неприлично, чем предстал театр МХАТ.
Но работать без подручных —
может, грустно, а может, скучно, —
Враг подумал – враг был дока, – написал фиктивный чек,
И где-то в дебрях ресторана
гражданина Епифана
Сбил с пути и с панталыку несоветский человек.
Епифан казался жадным,
хитрым, умным, плотоядным,
Меры в женщинах и в пиве он не знал и не хотел.
В общем так: подручный Джона
был находкой для шпиона, —
Так случиться может с каждым – если пьян и мягкотел!
«Вот и первое заданье:
в три пятнадцать возле бани —
Может, раньше, а может, позже – остановится такси, —
Надо сесть, связать шофера,
разыграть простого вора, —
А потом про этот случай раструбят по “Би-би-си”.
И еще. Побрейтесь свеже,
и на выставке в Манеже
К вам приблизится мужчина с чемоданом – скажет он:
“Не хотите ли черешни?”
Вы ответите: “Конечно”, —
Он вам даст батон с взрывчаткой – принесете мне батон.
А за это, друг мой пьяный, —
говорил он Епифану, —
Будут деньги, дом в Чикаго, много женщин и машин!»
… Враг не ведал, дурачина:
тот, кому все поручил он,
Был – чекист, майор разведки и прекрасный семьянин.
Да, до этих штучек мастер
этот самый Джон Ланкастер!..
Но жестоко просчитался пресловутый мистер Пек —
Обезврежен он, и даже
он пострижен и посажен, —
А в гостинице «Советской» поселился мирный грек.
1967
ПРОФЕССИОНАЛЫ
Профессионалам —
зарплата навалом, —
Плевать, что на лед они зубы плюют.
Им платят деньжищи —
огромные тыщи, —
И даже за проигрыш, и за ничью.
Игрок хитер – пусть
берет на корпус,
Бьет в зуб ногой и – ни в зуб ногой, —
А сам в итоге
калечит ноги —
И вместо клюшки идет с клюкой.
Профессионалам,
отчаянным малым,
Игра – лотерея, – кому повезет.
Играют с партнером —
как бык с матадором, —
Хоть, кажется, принято – наоборот.
Как будто мертвый
лежит партнер твой, —
И ладно, черт с ним – пускай лежит.
Не оплошай, бык, —
бог хочет шайбы,
Бог на трибуне – он не простит!
Профессионалам
судья криминалом
Ни бокс не считает, ни злой мордобой, —
И с ними лет двадцать
кто мог потягаться —
Как школьнику драться с отборной шпаной?!
Но вот недавно
их козырь главный —
Уже не козырь, а так – пустяк, —
И их оружьем
теперь не хуже
Их бьют, к тому же – на скоростях.
Профессионалы
в своем Монреале
Пускай разбивают друг другу носы, —
Но их представитель
(хотите – спросите!)
Недавно заклеен был в две полосы.
Сперва распластан,
а после – пластырь…
А ихний пастор – ну как назло! —
Он перед боем
знал, что слабо им, —
Молились строем – не помогло.
Профессионалам
по всяким каналам —
То много, то мало – на банковский счет, —
Анаши ребята
за ту же зарплату
Уже пятикратно уходят вперед!
Пусть в высшей лиге
плетут интриги,
И пусть канадским зовут хоккей —
За нами слово, —
до встречи снова!
А футболисты – до лучших дней…
1967

ПЕСНЯ-СКАЗКА О НЕЧИСТИ
В заповедных и дремучих
страшных Муромских лесах
Всяка нечисть бродит тучей
и в проезжих сеет страх:
Воет воем, что твои упокойники,
Если есть там соловьи – то разбойники.
Страшно, аж жуть!
В заколдованных болотах
там кикиморы живут, —
Защекочут до икоты
и на дно уволокут.
Будь ты пеший, будь ты конный —
заграбастают,
А уж лешие – так по лесу и шастают.
Страшно, аж жуть!
А мужик, купец и воин —
попадал в дремучий лес, —
Кто зачем: кто с перепою,
а кто сдуру в чащу лез.
По причине попадали, без причины ли, —
Только всех их и видали – словно сгинули.
Страшно, аж жуть!
Из заморского из лесу,
где и вовсе сущий ад,
Где такие злые бесы —
чуть друг друга не едят, —
Чтоб творить им совместное зло потом,
Поделиться приехали опытом.
Страшно, аж жуть!
Соловей – разбойник главный
им устроил буйный пир,
А от их был Змей трехглавый
и слуга его – Вампир, —
Пили зелье в черепах, ели бульники,
Танцевали на гробах, богохульники!
Страшно, аж жуть!
Змей Горыныч взмыл на древо,
ну – раскачивать его:
«Выводи, Разбойник, девок, —
пусть покажут кой-чего!
Пусть нам лешие попляшут, попоют!
А не то я, матерь вашу, всех сгною!»
Страшно, аж жуть!
Все взревели, как медведи:
«Натерпелись – сколько лет!
Ведьмы мы али не ведьмы,
патриотки али нет?!
Налил бельма, ишь ты, клещ, – отоварился!
А еще на наших женщин позарился!..»
Страшно, аж жуть!
Соловей-разбойник тоже
был не только лыком шит, —
Гикнул, свистнул, крикнул: «Рожа,
ты, заморский паразит!
Убирайся без бою, уматывай
И Вампира с собою прихватывай!»
Страшно, аж жуть!
… А теперь седые люди
помнят прежние дела:
Билась нечисть грудью в груди
и друг друга извела, —
Прекратилося навек безобразие —
Ходит в лес человек безбоязненно.
И не страшно ничуть!
1966 или 1967
ПЕСНЯ О НОВОМ ВРЕМЕНИ
Как призывный набат, прозвучали в ночи тяжело шаги, —
Значит, скоро и нам – уходить и прощаться без слов.
По нехоженым тропам протопали лошади, лошади,
Неизвестно к какому концу унося седоков.
Наше время иное, лихое, но счастье, как встарь, ищи!
И в погоню летим мы за ним, убегающим, вслед.
Только вот в этой скачке теряем мы лучших товарищей,
На скаку не заметив, что рядом – товарищей нет.
И еще будем долго огни принимать за пожары мы,
Будет долго зловещим казаться нам скрип сапогов,
О войне будут детские игры с названьями старыми,
И людей будем долго делить на своих и врагов.
А когда отгрохочет, когда отгорит и отплачется,
И когда наши кони устанут под нами скакать,
И когда наши девушки сменят шинели на платьица, —
Не забыть бы тогда, не простить бы и не потерять!..
1966 или 1967
ГОЛОЛЕД
Гололед на Земле, гололед —
Целый год напролет гололед.
Будто нет ни весны, ни лета —
В саван белый одета планета —
Люди, падая, бьются об лед.
Гололед на Земле, гололед —
Целый год напролет гололед.
Гололед, гололед, гололед —
Целый год напролет, целый год.
Даже если всю Землю – в облет,
Не касаясь планеты ногами, —
Не один, так другой упадет
На поверхность, а там – гололед! —
И затопчут его сапогами.
Гололед на Земле, гололед —
Целый год напролет гололед.
Гололед, гололед, гололед —
Целый год напролет, целый год.
Только – лед, словно зеркало, лед,
Но на детский каток не похоже, —
Может – зверь не упавши пройдет…
Гололед! – и двуногий встает
На четыре конечности тоже.
Гололед на Земле, гололед —
Целый год напролет гололед.
Гололед, гололед, гололед —
Целый год напролет, целый год.
Зима 1966/67
* * *
Вот – главный вход, но только вот
Упрашивать – я лучше сдохну, —
Вхожу я через черный ход,
А выходить стараюсь в окна.
Не вгоняю я в гроб никого,
Но вчера меня, тепленького —
Хоть бываю и хуже я сам, —
Оскорбили до ужаса.
И, плюнув в пьяное мурло
И обвязав лицо портьерой,
Я вышел прямо сквозь стекло —
В объятья к милиционеру.
И меня – окровавленного,
Всенародно прославленного,
Прям как был я – в амбиции
Довели до милиции.
И, кулаками покарав
И попинав меня ногами,
Мне присудили крупный штраф —
За то, что я нахулиганил.
А потом – перевязанному,
Несправедливо наказанному —
Сердобольные мальчики
Дали спать на диванчике.
Проснулся я – еще темно, —
Успел поспать и отдохнуть я, —
Встаю и, как всегда, – в окно,
Но на окне – стальные прутья!
И меня – патентованного,
Ко всему подготовленного, —
Эти прутья печальные
Ввергли в бездну отчаянья.
А рано утром – верь не верь —
Я встал, от слабости шатаясь, —
И вышел в дверь – я вышел в дверь! —
С тех пор в себе я сомневаюсь.
В мире – тишь и безветрие,
Чистота и симметрия, —
На душе моей – тягостно,
И живу я безрадостно.
Зима 1966/67
* * *
Корабли постоят – и ложатся на курс, —
Но они возвращаются сквозь непогоды…
Не пройдет и полгода – и я появлюсь, —
Чтобы снова уйти на полгода.
Возвращаются все – кроме лучших друзей,
Кроме самых любимых и преданных женщин.
Возвращаются все – кроме тех, кто нужней, —
Я не верю судьбе, а себе – еще меньше.
Но мне хочется верить, что это не так,
Что сжигать корабли скоро выйдет из моды.
Я, конечно, вернусь – весь в друзьях и в делах —
Я, конечно, спою – не пройдет и полгода.
Я, конечно, вернусь – весь в друзьях и в мечтах, —
Я, конечно, спою – не пройдет и полгода.
1967